Предисловие
27 лет назад 11 декабря 1994 года официально началась первая война в Чечне. В этот день увидел свет Указ президента Ельцина «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской Республики».
За это время по некоторым данным в общей сложности 4379 человек было убито, 703 пропали без вести, 705 дезертировали.
Для многих Волгоградских семей та война стала личной трагедией.
В Волгограде установлен памятник посвящённый тем событиям, всего на плите памятника выбиты имена 503 наших земляков погибших в в разное время в Чечне.
Где родился и откуда он, под сибирского сделанный рыжий котик, Васька не помнил. Его, ещё слепого, полгода назад отдали жить в добрые руки к одинокой старенькой бабушке Гавриловне, которая жила в Грозном со времён войны с немцами. Попала она сюда при отступлении наших войск вместе с беженцами с Кубани, да так и осталась навсегда жить и работать на нефтепромыслах. Бабушка любила Ваську и, несмотря на то, что пенсию задерживали со времени появления Васьки на свет, помаленьку продавала на стихийном рынке у остановки жареные семечки с орешками и кормила его на эти деньги козьим молочком, которым торговала с рук многодетная чеченская семья там же у остановки. Так и жили.
Их пятиэтажка и ещё несколько таких же «хрущёвок» расположились рядом с частным сектором, раскинувшимся у холма с пожарным депо и каланчой в верхней точке. С каланчи неплохо было видно почти всё вокруг – линию железной дороги, Алдынский пруд, промзоны, мосты через Сунжу, дачи, Чернореченское водохранилище, само Черноречье и даже находившиеся уже дальше сами Алды, а с другой стороны – посёлки Кирова и у Андреевской долины.
Васька был ласковым, пушистым, домашним, не умеющим самостоятельно жить, ловить мышей и найти хоть какое-то пропитание котиком. Сейчас он в ужасе выглядывал из-за пазухи закоченевшей уже бабушки Гавриловны, которая, неестественно запрокинув седую сморщенную голову луковкой, лежала на боку в лужице своей собственной запёкшейся уже крови посреди родного двора у погнутой детской качельки. Мелкий снежок и крупные мины падали одновременно. Такую картину оглушённый, контуженный и перепуганный насмерть Васька видел в первый раз в своей молодой и до этого кошмара по-кошачьи счастливой и беззаботной жизни.
– Наша задача, – инструктировал личный состав молодой, плотно сбитый, только из училища, командир разведгруппы лейтенант Бурундуков, – выдвинуться на территорию противника. Скрытно пройти в район мостов через Сунжу. Оценить ситуацию по разведпризнакам. Прокачать связь. Действуем по формуле: поиск, налёт, засада. Бронегруппа будет нас ждать в этой точке, – тыкнул он пальцем в карту и выключил фонарик.
Вечерние сумерки быстро сгущались, группа один за одним, стараясь идти след в след, начала движение вдоль забора промзоны на юго-восток.
Боец первого года службы Вася Романчиков шёл в замыкающем дозоре, контролируя и прикрывая тыл группы. Ядро группы состояло из трёх человек: молодого командира, уже начинающего седеть ветерана Афгана прапорщика Жмакова и приделанного к группе связиста-маломощника, лопоухого и тонкошеего, как на профессиональном сленге говорят разведчики про связистов, «лёлика». В головном дозоре путь пробивал огромный, вооружённый пулемётом, напоминавший в зимнем маскхалате белого медведя старослужащий Валентин Моряков. Во время движения от непрерывного всматривания в темноту и повышенной бдительности Васе Романчикову всё время мерещилось, что то тут, то там, куда бы ни упал его взгляд – в темноте за заборами, за углами построек, кустами и деревьями, в их лунной тени – прячутся эти самые боевики, которых по телеку, в газетах и по радио стало принято называть «волки». Что это за явление, откуда взялись эти «волки» на нашу голову и чего они хотят, в конце концов, восемнадцатилетний Вася Романчиков представлял себе очень смутно. Приобретённый опыт участия в штурмовых действиях последних недель в центре города, напоминавший смертельную игру в русскую рулетку, понимания не добавил. Но в душе он знал, что всё это не просто так, а за Родину.
Командир группы лейтенант Бурундуков, с отличием окончивший отделение специальной разведки в Рязани, перед отправкой отряда ознакомленный на совещании в штабе бригады с «совсекретной» информацией об общественно-политическом и военном положении в стране и на Кавказе, после совершённого отрядом перелёта и последующего марша из пункта постоянной дислокации в зону боевых действий, после прослушивания радиоперехватов и после первого взаимодействия с местным населением чётко понял, что «совсекретная» информация и реальная обстановка и настроения местного населения, мягко говоря, разнятся. А первые же боевые выходы и боестолкновения окончательно утвердили его во мнении, что высшее начальство при принятии судьбоносных решений, касающихся всей страны и судеб отдельных людей и целых народов, пользуется поверхностно-примитивной, ангажированной информацией. И расхлёбывать и исправлять ситуацию придётся ещё очень-очень долго… Если вообще будет возможно всё это расхлебать после того количества крови, что уже было пролито.
Прапор шёл, кряхтел, шмыгал носом, постоянно облизывал обветренные, сильно-сильно растрескавшиеся до крови от белковой недостаточности и нехватки витаминов губы, думал про только что родившуюся дочку и оставшуюся дома одну, с тремя малолетними детьми и совершенно без денег жену, и беззвучно про себя материл, на чём свет стоит, всех на свете политиков, генералов, депутатов, правозащитников, узурпаторов власти, безвольных исполнителей, жополизов, карьеристов и лицемеров всех мастей – русских, чеченских, американских, папуасских, инопланетян и вообще всех уродов на этом свете и на том. Самыми приличными выражениями были у него только: «ссс…ки драные, псы поганые».
«Вы возьмите ту долю власти, которую сами можете проглотить, ссс…кааа, – пародировал он про себя Ельцина. – Вот теперь и наглотаемся все вместе по полной программе… Если бы действовала российская армия, то я никогда бы не допустил, чтобы танки пошли в город, это же безграмотность, ссс…ка, бл…ь, ну а скорее всего, если бы воевала российская армия, то, по крайней мере, одним парашютно-десантным полком можно было в течение двух часов решить все вопросы, ссс…ка…», – издевательски пародировал он, обильно перемежая речь идиоматическими выражениями Грачёва. «Да чтоб вы сдохли все в страшных судорогах, гады», – вымаливал он, наматывая жирную, липкую грязь на берцы…
Валентин Моряков думал только о том, что если он наконец-то вернётся живым домой, то заведёт себе обязательно рыжую бабу и будет много пить, всегда на всю катушку и в ту самую минуту, как только захочется, без промедления, и пусть весь мир подождёт, покурит в сторонке, он это заслужил – других вариантов Валентин Моряков для себя однозначно не допускал. А кто не согласен будет, получит сразу двойку в голову, а точнее в морду, и всё.
К рассвету, остановившись по пути всего раз на привал посмотреть карту и сверить маршрут в старом ещё со времен войны ДОТе, вышли к пожарному депо с каланчой в верхней точке.
Васька всё сидел у бабушки за пазухой, как в норке. Он очень боялся выползти наружу, у него страшно болела голова, он полностью оглох, его постоянно мутило, он только иногда украдкой выглядывал наружу и всё старался согреть собой свою хозяйку, мурчал, топтал лапками, пытаясь её вылечить. Он оголодал. С голоду, чтобы как-то насытиться, он даже чуть было не стал слизывать загустевшую, с солоноватым, дурманящим до тошноты запахом человеческую кровь, но не смог, и его в очередной раз вырвало желчью.
С верхнего уровня каланчи неплохо просматривалась дорога, ведущая через Сунжу в направлении трассы, которая, извиваясь, тянулась за южные пределы города. Вдалеке слева из затянутой дымом центральной части Грозного гремела канонада, доносились отзвуки ожесточённой перестрелки. Справа через мост передвигались люди и техника противника. Принцип действий в таких случаях был прост. Днём изучаются распорядок и маршруты движения, варианты скрытого подхода-отхода, ночью производится минирование, выставление засады.
– В темноте работаем быстро, чётко, слаженно, как учили, под ногами друг у друга не путаемся, – начал лейтенант. – Ставим несколько МОНок*, ОЗМок**. Один готовит место, другой мину, третий разматывает, маскирует линию. Я и «лёлик» обеспечиваем прикрытие. Мины приводим в действие электрическим способом. После подрыва проводим обстрел из бесшумного оружия, блокируем действия противника и сразу же делаем осмотр. Забираем все трофеи и артефакты и тут же отходим. Огонь всеми видами штатного оружия начинаем только в случае, если не хватит бесшумного огня. Всем задача ясна?
Ваську на божий свет выгнали не голод и холод, а стая одичавших, озверевших, голодных псов, которые накинулись на труп бабушки и принялись с драками, жутким визгом, рычанием и грызнёй обгладывать открытые части тела, лицо и кисти рук. Васька удирал, заметая пушистым своим сибирским хвостом след, на своё счастье не видя, как собаки добрались до живота бабушки и стали растаскивать по двору её кишки и другие внутренние органы.
– Диверсионные действия прекратить, ничем себя не обнаруживать, продолжать вести наблюдение, ожидать особых указаний в месте нахождения, – резко и неожиданно изменил обстановку лопоухий радист, перетолмачивая шумы и хрипы, звучащие из гарнитуры 159-й станции.
«Опять снова здорово! Опять шаг вперёд – два назад, опять всё резко меняется», – думал каждый про себя, кроме прапора. Старый афганец в душе остался доволен, что на сегодня мочилово откладывается.
Но вслух лейтенант распорядился:
– Заминировать всё по кругу, оставить свободным только боковой проход, на втором этаже в сторону выезда из ангара поставить пулемёт. На расстоянии 50 метров устроить одиночный секрет на ночь. Наверху, на фишке, дежурим по два часа по очереди. Ведём подсчёт живой силы и техники в обе стороны. На связи постоянно. Разводим костёр, греем пищу.
– Товарищ прапорщик, – начал Вася Романчиков, обращаясь к хозяйственному и запасливому Жмакову. – Когда прошлой ночью шли мимо пятиэтажек, я обратил внимание: на первом этаже в той разрушенной, что ближе к дороге, был гастроном походу. Разрешите, я трассером слетаю – одна нога здесь, другая там? Что-то же там могло остаться?
Прапор взглянул на лейтенанта. Командир кивнул и уточнил:
– Метнётесь с Моряком, когда стемнеет.
Вылазка в магазин была сверхудачной. Красное сухое марочное вино «Терек», арахис в оболочке и компот из алычи резко подняли настроение.
– Всё прошло нормально, всё вроде тихо, только собаки гоняли котяру какого-то в темноте, орал как резаный, видимо, голодный как собака, – сострил Моряк. – Да трассера кто-то далеко отстреливает в небо, красиво так летят, как метеорный поток прямо. А так больше ничего подозрительного. Мы в лаз полезли, к нему тропинку протоптали уже, наверное, местные шуровали уже там не раз. Там ещё много мешков орехов этих, компота хоть залейся, а вина ровно пять ящиков осталось, – курсовал, ставя у костра два ящика вина, уже продегустировавший 0,7 марочного «шмурдяка» Моряк.
Вася скинул с плеча полмешка орехов и аккуратно, чтобы не кокнуть, поставил на цементный пол две трёхлитровые банки компота.
На костре закипала говяжья тушёнка, от которой вкусно пахло лавровым листом, на куске кровельный жести поджаривались ароматные орешки, Жмаков, расставив вино полукругом у огня, подогревал и его…
– Ну ты же телевизор смотришь? – глядя в затуманенные от тёплого вина глаза прапорщика, горячился летёха. – Надо прекратить этот беспредел, что здесь творится, или нет, в конце концов? – подцепив НРСом*** кусок тушёного мяса и закусив им добрый глоток «Терека», продолжил Бурундуков.
– Конечно, надо, – Жмаков промакивал гланды марочным по-простому, из горлА. – Только надо было намного раньше и по уму, а не как всегда у нас, пока гром не грянет и через задницу. Две с половиной тыщи убийств в год, за время этой, бл…ь, «независимости»! – съязвил он. – Русских всех почти выдавили, отморозки всякие хором девок насиловали, в аэропортах заложников я, что ли, захватывал? – начал загораться прапор. – Какого хрена на все это глаза закрывали, а? Я спрашиваю уже тебя, я уже молчу про авизо все эти фальшивые, про нефть и всё то оружие и технику, что оставили здесь, из которых нас теперь и гасят. Нате вам, пожалуйста, вооружайтесь, – скрипел зубами прапор. – И ты понимаешь, что я всю вот эту «секретную» информацию – всю! – по твоему «любимому» телеку увидел и узнал. А они, – он ткнул пальцем в потолок, – не знали, что ли, или не хотели знать, или знали, но боялись сказать об этом Ельцину? Ну что же ты молчишь, командир мой дорогой? – уже по-дружески, снижая накал речи, сказал, отхлебнув вина, прапорщик.
— Ну всё-таки приняли же решение, начали же наводить порядок, вот мы же здесь и сейчас рубимся насмерть, – отбивался молодой лейтенантик.
– Мы сейчас винище глушим, – сострил прапор. – Ты знаешь, для меня это не первый боевой выход, мягко говоря, мне есть с чем сравнивать. Такого бардака я не видел никогда – кто в лес, кто по дрова, даже общего командования нет. А против нас здесь не люди из средневековья, как в Афгане. Порой тут наши вполне себе образованные люди, а какое вооружение им оставили – ты же сам сегодня охеревал, когда на дороге увидел пусковую установку, не побоюсь этого слова, оперативно-тактической ракеты «Луна-М». Тебе ни о чем это не говорит? А танки? БТРы это тебе не пачка папирос. Они таки стреляют! – по-одесски прикололся прапорщик. – Ты сам говорил, что, по сведениям штаба группировки, у них до пятидесяти танков есть, до ста пушек разных систем, и после боёв в центре я верю в такие масштабы. Да мы только сегодня насчитали три штуки танков и «Луну». А самолёты? Слава Богу, хоть сразу чмякнули их, ума хватило. Дудаев, как только пришёл к власти, сразу начал плановую подготовку вооружённых отрядов. Этого что, не видел никто? И обучал их, на минуточку, не строем ходить, а стрелять, уметь в составе подразделения действовать. А у нас? Ты видел в Моздоке революционных матросов? – сипло засмеялся он. – Ей-богу, я всё думал, где они «Аврору» потеряли. Спрашивал я у них – это залётчики с кораблей, ими дыры в личном составе у морпехов заткнули, а переодеть не успели. Так они в чёрных своих бушлатах и клешах и рассекали по аэродрому, как в фильмах про революцию и гражданскую войну… Хотя, если по совести говорить, то гражданская-то война у нас и не прекращалась вовсе, по сути, никогда, слишком всегда большое расслоение во всех смыслах, пропасть просто… Мы и сейчас участники её продолжения…
После горячей говяжьей тушёнки, жареных орешков и вина Вася Романчиков остывал, лёжа на подтаявшем снегу в ночном секрете, в пятидесяти метрах от жаркого уютного костра и, вглядываясь, прислушивался к темноте, боролся с обволакивающим его сном, не в силах сопротивляться накопившейся усталости. Глаза слипались, сознание его улетало куда-то в космос. Только повинуясь чувству самосохранения и ответственности, он вытащил из кармана луковицу, которую спёр накануне на кухне отряда, и применил свою личную военную хитрость: стал ногтем скоблить, поднося к глазам, её мякоть. Тут же полились слезы, и сон сняло как рукой.
Протирая глаза от луковых слёз, он вдруг услышал, как со стороны пятиэтажек на него начала надвигаться оглушительная какофония душераздирающих визгов и лая. В ночи свора собак гнала по следу, проложенному им и Моряком, когда они ходили в магазин за продуктами, окончательно ошалевшего котика. Вася Романчиков к такому развороту событий был абсолютно не готов, это не вписывалось ни в какую логику. Он оторопел, он не знал, как поступить и что конкретно в такой ситуации делать – то ли стрелять, то ли нет. Такого не было описано ни в одном уставе, ни в одном наставлении. Такое ни в одном романе придумать невозможно: ночь, тыл противника, собаки, котики… Всё это проносилось у него в голове, когда он снимал с предохранителя автомат.
Опытный вожак стаи резко рыкнул и прищёлкнул зубами, стая замерла. Пёс остановился, услышав характерный щелчок и почуяв впереди запах железных штук, от которых шел невкусный запах и из которых двуногие последнее время взяли моду убивать не только себе подобных, но и его соплеменников пачками. Собаки залегли – в темноте они боялись гнать кота дальше.
Васька остановился в нескольких шагах от секрета и принялся так громко и пронзительно мяукать, что Васе Романчикову стало страшнее в сто раз. С перепугу он, пригнувшись, подскочил к Ваське и откинул его метров на пять от себя, аккуратно подцепив под брюшко ногой, дав понять котику, что надо ему убегать дальше, пока он задерживает собак. Васька не понял намёка и, вернувшись, стал орать ещё громче. От страха разозлившись уже не на шутку, Романчиков подскочил, схватил пушистого за шкирку и изо всей силы зашвырнул Ваську так далеко, как только смог.
Приполз на смену Моряк.
– Что за бред тут у тебя происходит? – прошипел он. – Все кипишуют!
– Не поверишь, собаки гнали кота, так он орёт теперь как резаный!
– Тащи его в пожарку – там разберётесь.
– Хорошо, – отозвался Вася Романчиков. – Я пополз.
Он схватил он в охапку подошедшего и снова начавшего орать кота.
– Да заткни ты его! – психанул лейтенант. – Нахер ты его сюда припёр?! Сюда сейчас вся армия Дудаева сбежится и нас всех на британский флаг тут разорвут. У нас боезапаса с собой от силы на час боя, – пытался восстановить самообладание Бурундуков.
Вася Романчиков ошалело оглянулся вокруг. Он был как в тумане: как заткнуть орущего кота?
– Товарищ лейтенант, дайте ПБ****.
– Зачем? – в ужасе обернулся летёха.
– Пристрелю его бесшумно.
– Ты что, совсем уже с ума тут сошёл? Рехнулся, что ли?
– А что делать-то с ним? Орёт же!
– Придуши его и всё… – сам сошёл с ума лейтенант.
Прапор сидел в прострации и смотрел, как Вася душит Ваську.
Васька орал, как в последний раз в своей жизни. Он царапался изо всех оставшихся сил, он разодрал в кровь до мяса руки своему душителю, но руки Васи Романчикова сделали свое дело и Васька перестал сопротивляться, обмяк. Душитель забросил гуттаперчевое тело в угол и в наступившей мёртвой тишине от накатившего на него отвращения к себе, своему страху, от стыда, что не справился с ситуацией, к войне этой дурацкой, ко всем уродам, которые довели до того, что приходится ни в чём не виновных котиков голыми руками душить, стал блевать, заливая угол ангара красным «Тереком».
«Эх, котики, котики – унюхали наркотики», – страдал он, пытаясь отдышаться, с трудом заглатывая дымный воздух.
К рассвету группа получила новую задачу: встретить штурмовой отряд морских пехотинцев Северного флота, кратчайшим путём вывести их к Черноречью и далее действовать совместно.
Покидая пожарную часть, Вася Романчиков находился в самом хреновом состоянии во вселенной. Эта ночь, считал он, самая скотская ночь в его жизни, угрызения совести и стыд от того, что он натворил, не отпускали его. Вдруг он услышал слабое мяуканье и из темноты угла вышел, покачиваясь, помятый, но живой рыжий котик Васька. У Васи Романчикова разом отлегло от сердца, гора спала с плеч и камень с души свалился. От радости он не знал, что и делать. Восторг захлёстывал его душу. Он достал из РД***** оставшиеся полбанки тушёнки, вывалил её на пол. Ещё раз убедился, что кот жив и здоров, схватил на радостях уголёк из ночного костра и написал в восторге на стене крупными буквами «Здесь был Вася!!!». И побежал догонять группу с полной уверенностью в душе, что жизнь – штука мудрая, и она обязательно всё расставит по своим местам…
Прим.
*МОН – мина направленного поражения
**ОЗМ – осколочная заградительная мина
***НРС – нож разведчика специальный
****ПБ – пистолет бесшумный
*****РД – рюкзак десантника
РОМАН МОЛДАВАН
