Автор исследовал и обнародовал недавно рассекреченные архивные документы из фондов Революционного трибунала и Народного суда, хранящиеся в Государственном архиве Волгоградской области. Хронику боев за Царицын благодатно дополняют воспоминания очевидцев, обнаруженные автором в фондах Музея-заповедника «Сталинградская битва». Акцент сделан именно на терроре всех сторон гражданского конфликта: красных, белых и зеленых. Таковы были реалии Гражданской войны: один процент населения с оружием в руках бился за свои идеи, а 99% населения страдало от военных преступлений участников глобального конфликта. Обращение к ранее утаенным от общественности данным позволило вскрыть сущность войны, ее страшную повседневность и неприглядную в своей жестокости конкретность.
Мы попросили Вячеслава ответить на несколько вопросов.
— Вячеслав, что послужило точком к идеи написания такой книги?
— Претензия одного местного парламентария, читателя моих предыдущих книг, что у нас нет современных книг, посвященных Гражданской войне в Царицынской губернии. Простому обывателю сложно выискивать историю в различного рода документах, журналах и фондах. И я задумался, что в фондах Госархива Волгоградской области есть документы Ревтрибунала, ЧК, Народного суда. Также, в открытом доступе в фонде музея-панорамы “Сталинградская Битва” и бывшем партийном архиве появились воспоминания самих участников Гражданской войны. И все это показывает сермяжную правду и страшную обыденность войны, когда человеческая жизнь не ценилась ни на грош.
— Почему история Гражданской войны актуальна сегодня?
— Я вижу, что заинтересованность людей в краеведении, в истории своего региона усилилась в последние 20 лет. И не только в Волгоградской области, а по всей стране. Краеведение включает в себя большие исторические пласты, как хорошо, так и плохо описанные. Хорошо представлены история Сталинградской битвы — сотни публикаций и книг, и история древнего мира на территории нашей области, которую разрабатывали и описывали историки ВолГу — тоже много публикаций. А вот по Гражданской войне публикаций немного. А ведь многие вопросы, которые сегодня обсуждаются в обществе, уходят корнями в Гражданскую войну. Роль Сталина в гражданской войне, его же роль в дальнейших репрессиях — всё это начиналось В Царицыне в 1918 году. Материалы Ревтрибунала и Народного суда как раз хорошо иллюстрируют масштабы красного террора. Не менее подробно описан террор белых и зеленых.
— Чем Ваша книга может быть интересна не историкам и политикам, а простым волгоградцам?
— Своей историей повседневности трагедии Гражданской войны в нашем крае, обыденностью убийств, смерти, обыденностью жестокости, это такой взгляд изнутри на все ее “прелести”. Мы привыкли к восприятию Гражданской войны с позиции романтизма кинематографа 60-х годов, мы видим в ней поэтику и романтику. А на самом деле это были страдания, грязь, эпидемии, голод, постоянный страх за себя и близких. Материалы, представленные в книге хорошо показывают, что террор был со всех сторон, без всякой авторской симпатии к какой-либо из сторон. И второй момент, почему она может быть интересна — в ней описываются события в конкретных географических местах, где мы живем и можем даже не знать, что происходило во времена Гражданской войны. А в книге можно даже найти фамилии своих предков и родственников, как участников тех событий.
Привязка к местности и к конкретным людям — вот что главное в этой книге.
С разрешения автора мы публикуем небольшой фрагмент из книги “Царицын в осаде: террор красных, белых и зеленых”
ВСЕ, КТО ХОЧЕТ ПОМОЧЬ АВТОРУ В ПУБЛИКАЦИИ И РАСПРОСТРАНЕНИИ КНИГИ,
МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕ НА НОМЕР КАРТЫ
4276 1100 1266 8782
Чекисты против хиромантии
В начале 1919 года в Царицыне царил красный террор. Третья осада города закончилась очередным разгромом Донской армии. Внешний неприятель был посрамлен. Чекисты приступили к поиску внутренних врагов. Царицын наводнили тайные агенты. Началась тотальная слежка. Под подозрения попадали обыватели и интеллигенция, служащие и даже сами тайные агенты, за которыми следили другие келейные соглядатаи. В тюремные застенки в то время можно было легко угодить за ненароком сказанное слово, за оговорку или в сердцах брошенную фразу. Нечаянное выражение меланхолии трактовалось бдительными гражданами как контрреволюция. Доносы отправлялись в чека, чрезвычайка направляла агентов для слежки за подозреваемым и, после сбора дополнительной информации, жертва оперативно препровождалась в подвалы чека. Закончив следствие, чекисты передавали уголовные дела о контрреволюции в губернский ревтрибунал, и тот … нередко отпускал подследственных на волю, объясняя свои решения отсутствием в деяниях граждан состава преступления. Злоключения царицынской хиромантки Ольги Левченко можно назвать типичными для того времени. Она прекрасно передает дух отчаянного террора, царившего в царицынском обществе в начале 1919 года. Познакомимся с ее историей.
Доверчивая хиромантка
Ольга Федосеевна Левченко на жизнь зарабатывала хиромантией. Разрешение на гадание она получила в далеком 1915 году от начальника Царицынского полицейского управления. Уроженка Каменец-Подольска переехала в Царицын еще до Великой войны. Вышла замуж за литейщика сталеплавильного завода Даниила Захаровича Левченко. Супружеская жизнь не задалась. Даниил был простым рабочим. Ольга же мечтала о муже офицере. После рождения сына Даниил Захарович ушел к другой женщине. Мать-одиночка Ольга Федосеевна поселилась на углу улиц Невской и Донской в доме №26, балкон которого выходил прямо на железнодорожный мост. Революция не изменила скромного уклада ее жизни. Ольга продолжала принимать в своем доме клиентов, жаждущих узнать о своем будущем. Гадала на картах, иголках и черном сукне. Узнавала прошлое, предсказывала будущее по чертам лица и линиям рук. Рекламный плакат хиромантки, обнаруженный в уголовном деле, указывал на частые гастроли Левченко по городам и селам страны. Тяготы Гражданской войны усилили спрос обывателей на услуги хиромантии. Впрочем, качество клиентуры, увы, резко ухудшилось – вместо галантных офицеров и надушенных дам к помощи Ольги Левченко стали прибегать граждане пролетарского сословия, а также прибывшие с фронта солдаты-неврастеники. Ее бывший супруг во время революции сделал карьеру. В 1-м Революционном батальоне имени Царицынского Совета он занял должность помощника комиссара. Возможно, в начале 1918 года бывший муж оказывал помощь своей первой семье. Но 2 августа во время подавления «кулацкого» мятежа Даниил Захарович утонул в Волге на пристани Луговой Пролейки. Случилось это при довольно странном стечении обстоятельств. Поговаривали, что его утопили собственные солдаты. Батальонное пособие после гибели помощника комиссара полагалось гражданской жене Даниила – Фекле Петровне Платошкиной. Покинутая 7 лет назад законная супруга на получение от батальона вспомоществования никаких прав не имела. Впрочем, Ольга Федосеевна Левченко привыкла рассчитывать только на собственные силы. Полагалась она и на свои врожденные качества – на женское обаяние и интуицию, которые, впрочем, довели ее до цугундера.
Донос главы окрисполкома
Председатель исполкома Второго Донского округа Николай Детистов по долгу службы и в связи с занятием округа белыми проживал в Царицыне. В конце января 1919 года жилотдел поселил его в дом Ольги Левченко, уплотнив таким образом домовладелицу-хиромантку. Уплотненная Ольга Федосеевна, имея легкий нрав, с появлением в своем доме красного бонзы нисколько не изменила свой эзотерический образ жизни. Не стесняясь крупного чиновника, она продолжала принимать в своем доме многочисленных клиентов. Детистов был изумлен не только актами откровенного мракобесия, но и контрреволюционными откровениями, которые доносились из комнаты Левченко. 3 февраля бдительный комиссар отправил донос в Чрезвычайную следственную комиссию.
«Настоящим считаю своим долгом заявить вам об одном темном уголке, — писал чиновный квартирант. – По эвакуации нашего исполкома в Царицын я стал на квартиру у некой хиромантки О.Ф. Левченко по [на углу улиц] Невской и Донецкой №26. Долго я не понимал, что же это за заведение: ежедневно у нее бывает человек по 50 гадателей судьбы и преимущественно в серой шинели. Самый большой их наплыв в то время, когда кадеты бывают близко к Царицыну, не обращая внимания на высокую ставку за гадания – простое гадание 20 рублей, а с акафестом 40 рублей».
В заявлении Детистов заметил, что вначале он полагал, что хиромантка работает с разрешения местной власти и с оплатой «известного налога»: «но кажется, про нее никто не знает». Доносчик прислушивался к ее заключительным словам после гадания и оказывался «в недоумении» от услышанного диалога.
— Откуда [приехал]?
— Село.
— Хлеб и скот тоже забирают?
— Да берут. И что будет?
— Вот, что оно будет: везде засядут галахаи (так Левченко называла евреев), как в Царицыне. Оберут все, и будет голод.
«В этом темном уголке раздаются бесплатно всякого рода сплетни и кляузы», — записал в своем послании Детистов. Он сообщил, что пригрозил хиромантке расправой, та же огрызнулась: «по приходе кадетов в Царицын она [меня] не помилует».
«По сбору всякого рода небылиц и сплетен у нее есть несколько сотрудников: ее сестра и еще одна загадочная особа, выдающая себя тоже за хиромантку – М.Д. Литвинова – когда-то жившая экономкой в доме Башенина и теперь караулит имущество [Башенина], болея сердцем за чужое добро и боится, как бы у нее его не реквизировали», — рассказал в доносе Детистов.
Председатель эвакуированного окружного исполкома сообщил чекистам, что он переселился в другой дом, расположенный на улице Воронежской. Но и на новом месте жительства хиромантка Левченко «своими заботами» его не забывает. При встрече она как-то сообщила ошарашенному чиновнику, что им весьма интересовался некий военный гражданин и чтобы Детистов «берегся», ибо были признаки того, что незнакомец был кадетом.
«Не желая дольше быть на учете какой-то темной особы и избежать сплетен и рассады клеветы через посетителей города и деревни, я прошу вас обратить на эту милость и иже с ней внимание и закрыть ей лавочку хиромантии, хотя бы на это тревожное время», — подытожил свое послание Николай Детистов.
В конце записки он предложил чекистам направить к Левченко под видом простого красноармейца агента, который бы своими фиктивными жалобами мог спровоцировать хиромантку на откровенный контрреволюционный разговор.
Рапорты агентов чека
10 февраля в дверь дома №26 постучался двадцатитрехлетний сотрудник «предварительной разведки» чрезвычайной комиссии Анатолий Павлович Малафеев. Ольга Левченко пригласила его в дом и поинтересовалась целью прихода. Молодой человек попросил погадать ему и тонко намекнул на то, что он из «контрреволюционеров».
«Меня скоро отправят на фронт. Но мне ужасно не хочется туда, так как у кадетов мой брат офицер в чине поручика. Не хочу там с ним встречаться», — развел руками тайный агент.
Ольга Федосеевна пригласила его в свою комнату и разложила карты.
«Ваш брат-офицер пользуется у кадетов большим почетом, и за ним ухаживает брюнетка, дочь полковника или генерала», — обрадовала клиента хиромантка, внимательно разглядывая карты. Она вновь перемешала колоду и на скатерть опрокинулась следующая череда предсказаний.
«У вас будет все благополучно. Вы на фронте попадете к кадетам. И я вижу на ваших плечах золотые погоны», — успокоила Анатолия гадалка.
Малафеев попросил сообщить ему о судьбе его матери, которая проживает сейчас на родине в другом регионе. Он заметил, что матушка его буржуйка, и что тамошние большевики реквизировали все ее имущество, и дом скоро тоже опишут. Ольга вновь раскинула карты и с сожалением в голосе проговорила: «Мать ваша действительно находится «в незавидном положении и должна скоро умереть». На самом деле у Малафеева мать скончалась за восемь месяцев до этого разговора, и брат его не был кадетом. После гадания между Анатолием и Ольгой завязался непринужденный «частный» разговор. Тайный агент разыгрывал на своем лице отчаяние. Он так не хотел идти на фронт. «Я здесь больше пользы могу принести для кадет», — шепотом восклицал он. Левченко же вскидывала брови» «Удивляюсь, за что служат солдаты – за чечевицу или за кусок хлеба. Засели везде галахи и все отбирают. У меня отобрали несколько тысяч рублей и каракулевое манто. Теперь его носит какая-нибудь любовница комиссара». Ольга Федосеевна проводила молодого человека до дверей и приказала ему непременно быть у нее сегодня же вечером. Перед закатом Малафеев вернулся в гостеприимный дом хиромантки. На сей раз в ее квартире ждали своей очереди трое военнослужащих и один обыватель. После окончания сеансов Левченко уединилась с Анатолием и сообщила ему по секрету, что бывшее у нее на сеансе военнослужащие – офицеры.
— Я тоже бывший офицер, — хмуро признался агент чека.
— О, я это сразу заметила по вашей выправке и походке, — обрадовалась женщина.
— Меня вызывает командующий 10-й армии Егоров. Наверное, оставят в городе. Получу назначение в какую-нибудь комиссию, — соврал, не моргая, Малафеев.
Женщина воодушевилась: «Я знаю, в какую комиссию вас назначат». Расставались собеседники уже как старые друзья. На следующий день Малафеев отправился в губернский ревком, там ему по приказу губернского чека предоставили фальшивое удостоверение командира только что сформированного отряда. В Центральном жилищном отделе Анатолий получил ордер «на право занятия квартиры в доме Левченко». Агент чека, уже на законных основаниях уплотнения, явился на постоянное место жительства к объекту слежки.
«Жил у нее. Мало-помалу начала доверять. Выворачивала всю душу [наизнанку]», — докладывал в рапорте тайный агент.
Однажды разговор затянулся до самого утра. Женщина рассказала все свои тайные помыслы, показала все свои заповедные бумаги и в слезах отдалась молодому чекисту.
«Вся ночь прошла в беседе, из которой она убедилась, что я враг Советской власти и что для меня кадеты лучше всего. Сегодня я ее ночью употребил. Теперь она меня считает своим», — хвастался в рапорте начальству подонок.
Потерявшая голову от любви женщина наговорила своему любовнику много любопытных вымыслов, за которые позже уцепилось беспощадное следствие. Так, Ольга Федосеевна показала Анатолию некие компрометирующие ее бумаги, которые она, впрочем, тут же куда-то припрятала. Хозяйка дома рассказала Анатолию про двух офицеров, которые были у нее недавно в гостях. Когда она офицеры и их денщик вышли на балкон, их взору предстал железнодорожный мост. «Неплохо бы этот мост взорвать», — вздохнул один из гостей. Второй многозначительно кивнул и перевел разговор на большевистские порядки в городе. Женщина пообещала Анатолию, что покажет карточку одного из этих офицеров. Он, по ее словам, скоро приедет к ней «от кадетов», и она его непременно с Анатолием познакомит. Агент чека с готовностью согласился быть представленным столь высокой в кадетской разведке особе. Более того, он предложил простушке «сорганизовать партию для содействия кадетам». Ольга спросила: «Где?». «На окраине города», — уверенно произнес Анатолий. Левченко с трудом перевела дух от назревающей детективно-шпионской истории. Женщина вошла в раж в своих фантазиях. Она вдруг объявила Малафееву, что офицеры, проникающие в город с фронта, останавливаются совсем недалеко от ее дома – в Иллиодоровском (Свято-Духовом) монастыре. В то время большую часть монастыря занимали беженцы из Калача. Священник Николай Алексеевич Покровский с семьей и монашками ютились в другой части здания. Именно у Покровского и останавливались, якобы, белогвардейские шпионы. Монашки же служили им в качестве связных. Ольга Левченко решила познакомить Анатолия и с попом, и с монашками, и с офицерами «с фронта». На первую встречу с ними Анатолий должен был принести отпечатанные прокламации провокационного характера. Они нужны были для подпольной работы с населением города. При этом, как оказалось, хиромантка не была близко знакома со священником Покровским. Лишь однажды он служил у нее в доме службу на Рождество. «Она всеми силами старается познакомиться с попом», чтобы передать через него в Донскую армию топографические характеристики Нобелевского завода. Такое задание ей дали офицеры-шпионы, — сообщал в рапорте начальству Малафеев.
На четвертый день любовных отношений с агентом чека Ольгу Федосеевну повело. Неизвестно откуда свалившийся на ее голову любовник, шпионская интрига, важная роль в формируемом антибольшевистском подполье, болезненные месячные – все это вылилось, в конце концов, в истерики и резкие смены настроения. Левченко рыдала ночами, сетуя на разгром Донской армии на подступах к Царицыну. «Когда были близко свои, я просила бога, чтобы он помог им взять Царицын, и обещала отслужить молебен и всенощную. Будет жалко, если меня убьют [до прихода кадетов]. Хотя бы час пожить, как я хотела, и тогда ничего не жалко», — рыдала хиромантка на плече любовника, обильно увлажняя его рубашку слезами.
«Тоня, я опять сегодня видела тебя во сне, как будто ты был в новом мундире и погонах. Тебе обязательно их носить», — заверяла тайного агента хиромантка.
Анатолий Малафеев стал терять терпение. Ему все труднее стало играть роль романтичного любовника и подпольщика-конспиролога.
«Тоня, почему ты стал такой нервный? Потому что я пришла к тебе не для нежностей, а для дела? А еще не люблю тех, кто врет», — причитала Ольга Федосеевна в комнате любовника в полночный час 18 февраля.
Похоже, задание оказалось сложным для молодого агента чека. За день до описанной выше сцены за Малафеевым был установлен негласный контроль. Начальство отправило по следу своего секретного сотрудника другого тайного агента — Вдовина. Видимо, Анатолий Павлович стал совершать ошибки в своей конспиративной работе. Вот маршрут слежки одного агента за другим. 17 февраля. 14-00. Товарищ Малафеев пришел в Комиссию. Пообедал. Вышел из Комиссии и пошел по Екатерининской улице. Свернул, пошел по Варваренской. Перешел мост через станцию по Невской на Донскую. Подошел к дому №17. Калитка оказалась закрыта. Вернулся опять на Невскую. Дошел до своего дома №26. Пробыл там два часа. Вышел с какой-то барышней (возможно с Левченко) обратно на Невскую. Свернули на Донскую в дом №17. Через час вышел один из дома №17. По Невской прошел через мост и оказался на улице Гоголя. Свернул на городскую площадь. Прошел через площадь Свободы и скрылся в здании Центральной телефонной станции. Вновь проследовал по площади Свобода. Свернул на улицу Успенскую. Далее на Александровскую и завернул на Предтеченскую. Вышел на Астраханскую и по мосту перешел в Зацарицу. Там встретил барышню. К ним подошел какой-то товарищ. Малафеев попрощался с барышней и с товарищем отправился дальше. Здесь агент Вдовин прекратил слежку за коллегой, объяснив это отсутствием пропуска (?). Утром Вдовин узнал от обывателей, что Малафеев вернулся в свою квартиру в доме №26 заполночь.
Из документов архивного дела не понятно, в чем провинился агент Малафеев. Он ежедневно писал рапорты о результатах слежки. Вел себя сдержанно с подозреваемой, ничем себя не выдавал. Начальство потребовало от Малафеева отчет о проделанной за четыре дня работы. В дело было подшито его «Отношение к Ольге Левченко». В докладной записке тайный агент сообщил уже известные по делу сведения. Хиромантка Левченко «выдает себя женой бывшего офицера, подпоручика, которого в последнее время при Совете утопили солдаты, тогда когда он ездил осматривать фронт, будто бы по своей цели или шпионажу, как она [Ольга Левченко] говорит». Женщина в разговорах с клиентами постоянно сетует на засилье «галахов» во власти: «Прежде был у какой-нибудь роте солдатом, а теперь шишкой». Хвалит власть кадетов, рассказывает посетителям, среди которых много солдат Красной армии, о том, что у белых все дешевле и царит порядок. Ольга Федосеевна часто рассказывала Малафееву о неких офицерах, которые являлись к ней с фронта и давали ей задания разведывательного характера: «Когда рядом рвались снаряды, к ней заезжали офицеры и просили узнать расстояние от Нобелевского завода до тяжелой артиллерии, в шагах». Денщик офицеров на их вопросы всегда отвечал по-старинке: «Так точно и никак нет». Кадетские шпионы, со слов Левченко, поддерживают связь с ней через священника и монашек Свято-Духова монастыря. Ее сестра, проживающая в той же Заполотновской части города, спекулирует табаком. Закупает табак «у товарищей, как она выражается».
«Между прочим, она [Ольга Левченко] гадает и всегда хаит Советскую власть. Правов на гадание не имеет […] Распускает нелепые слухи […] Надо ее арестовать», — подытожил свой отчет о проделанной работе агент Малафеев.
Обыски и арест
26 февраля в дом Ольги Левченко явились чекисты и предъявили ей ордер №232 на обыск, выемку и арест. В ходе обыска изъяли четыре колоды карт, 50 аршин белого полотна, 3 рубля 60 копеек серебром, золотые украшения – дамские часы, брелок с голубым камнем, брошку с рубином, перстень, кольца (одно из них с надписью «Дарю»), пачку фотографий неких офицеров и солдат и другие вещи. Никаких компрометирующих хиромантку документов найдено не было. Интерес у следствия вызвали многочисленные любовные записочки, которые Левченко хранила в своей шкатулке. Некоторые были отпечатаны на машинке. Возможно, послания отправлял чиновник: «12 января 1919 года. Приехал благо хорошо, но мерз из-за частых стоянок на станциях […] Ваши ласковые взоры меня заставили страдать. Ах, Олечка, я люблю Вас. Отправьте мне карточку. Константин Харитонович (подпись)». «21 января 1919 года. Записка с приглашением меня на свидание. Желал бы у вас, но сожалением время не имею», — писал тайный воздыхатель, приглашая Ольгу явиться к нему в вагон отдела снабжения, где он в горячее время находился безвылазно.
На допросе в чека Ольга Федосеевна заявила, что «подчинилась обыску беспрекословно». На обнаруженных в ее комоде фотографиях изображены ее бывшие «нахлебники», офицеры, «которые у меня стояли на квартире еще до переворота 1917 года, тогда же и уехали». Левченко в недоумении добавила: «За что меня арестовали, не знаю, обвинение не предъявлено».
Вскоре обвинение в антисоветской агитации и шпионаже в пользу Донской армии ей было предъявлено. 14 марта во время второго допроса хиромантка призналась, что арест ее «весьма поражает, так как разговоров на политическую тему я не веду». Кадетских офицеров у нее никогда не было, и на балкон она с ними не выходила. Связи с Иллиодоровским монастырем у нее нет.
В это время чекисты проводили обыск в Свято-Духовом монастыре – в квартире пятидесятитрехлетнего священника Покровского. Тот признался следователям, что знает хиромантку Левченко лишь поверхностно – «несколько раз отслужил молебен в ее квартире, последний раз в праздник Рождества». Никаких отношений с ней не имел. «Один раз только она пришла в монастырь заказать Сорокоуст по какому-то Борису. Пленных кадетов в моей квартире никогда не было». В монастырь же приходит очень много народу – всех знать невозможно, — заявлял на допросе священник. В процессе обыска комиссар Мазин изъял у батюшки несколько ничего не значащих документов и карабин Бердана №1368 с двумя патронами к нему. Как оказалось, винтовка принадлежала сыну священника, который служил исполняющим обязанности коменданта губернского военкомата. Все изъятые у Покровского вещи комиссар Мазин оставил в квартире священника «на хранение». Священник дал следствию подписку о невыезде из города.
Допросили младшую сестру хиромантки Феодору Федосеевну Старчук. Та заявила, что с Ольгой виделась редко, так как живут сестры далеко друг от друга. Рассказала про бывшего мужа Ольги, подтвердила информацию о том, что он был литейщиком на заводе, а при советской власти стал комиссаром. Феодора рассказала и про Марию Дмитриевну Литвинову, которая гостила у сестры в течение месяца, «так как ей негде было жить».
За месяц пребывания Ольги Федосеевны в тюрьме ее и так не крепкое здоровье изрядно пошатнулось. Ольга Левченко неоднократно обращалась к руководству губчека с мольбами об изменении ей меры пресечения с заключения под стражей на подписку о невыезде. Она прилагала к своим ходатайствам справки от врача. Тот еще до ареста настаивал на проведении операции по удалению новообразования (фибромы или кисты). Лекарь в справке указывал на «часто повторяющиеся припадки от сильнейших скачкообразных болей», а также наличие «мазочных кровотечений» у Левченко. В конце марта у арестантки обострилась болезнь – воспалилась слепая кишка, потребовалась срочная операция. 6 мая чекисты отпустили хиромантку домой «под гласный надзор».
30 июня в город вошли части Кавказской армии. Мечта Ольги Левченко сбылась. Она увидела, наконец, столь вожделенных ею кадетов. Чекисты же прекратили производство этого дела, в связи с невозможностью добраться до истерзанной суровыми испытаниями дамы.
ВСЕ, КТО ХОЧЕТ ПОМОЧЬ АВТОРУ В ПУБЛИКАЦИИ И РАСПРОСТРАНЕНИИ КНИГИ,
МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕ НА НОМЕР КАРТЫ
4276 1100 1266 8782
