Избирательная кампания в Государственную Думу в одном из крупных волжских городов переходила из состояния стадии ярмарки тщеславия, тёрок и расторговок за души и голоса избирателей в настоящий электоральный театр боевых действий. А также становилась полем боя за послевыборный раздел бюджетного пирога и другие реальные преференции для победивших будущих элитариев, этих новых хозяев жизни.
Внешне же кампания носила характер и вид городского сумасшедшего, всю дорогу надувающего красные, с алкогольными прожилками щёки, брызжущего ядовитой слюной и выдувающего из посвистывающих лёгких какую-то лозунгово-слогановую, абсолютно не стыкующуюся с жизнью реальных людей истеричную абракадабру про единство, справедливость, правду и закон, и бесплатное пиво для всех его любителей. И этим агитационным тестом заваливая в виде дорогостоящей мелованной макулатуры, как грязным городским снегом, жилища бывших уважаемых товарищей, а ныне дорогих россиян, шесть радужно-разноцветных кандидатов в избранники народа в маниакальном порыве самопрезентации и позиционирования, хочешь не хочешь, через скряжное «не хочу», но денежки, нажитые непосильным дикокапиталистическим трудом, потихоньку, но всё же закидывали в топку агитационной машины.
Нанятые агитаторы – такие себе сухонькие тётеньки-пенсионерки в старенькой сморщенной одежде защитного колера, самостоятельно живущие, поджарые, вечно голодные студенты, которым некому материально помочь, обутые все как один в местами прохудившиеся, куцые демисезонные китайские кеды, замученные вечным безденежьем, задавленные кредитами и долгами матери-одиночки с приятными округлостями и грустными, красивыми глазами… И разные другие нуждающиеся категории граждан сбились с ног, слоняясь по району, разнося агитки по почтовым ящикам и расклеивая их по всем подходящим и неподходящим поверхностям, иногда пересекаясь с коллегами от кандидатов другого цвета и даже местами вступая между собой в перебранки с препирательствами.
Дембель по ранению Ронька, уволившийся из армии совсем недавно и успевший всего лишь только восстановиться в техникуме (который непонятно зачем переименовался на англосакский манер в колледж, несмотря на то, что общего у этих учебных заведений было только, что в мужских туалетах и там, и там была самопроизвольно легализована у них марихуана, а у нас конопля «дичка»), тоже остро нуждался в деньгах. И не имея пока ещё других возможностей заработать честно на жизнь в стране, устремившейся в постсоветское безвоздушное космическое пространство государственного капитализма, принял всё-таки это вот несколько сомнительное предложение поработать на выборах агитатором, поступившее от его давнишнего знакомого.
Целых три агитационные волны подряд Ронька упорно и добросовестно таскался по отведённому ему участку, кишащему бездомными бродячими пёселями и собакенами, потомками морганатических браков жучек и каштанок с мухтарами и джульбарсами, как собачья же шкура блохами. Как и маленькие неприятные насекомые, несчастные, голодные, неприкаянные животинки копошились, как в шерсти, в клочкастых массивах некошеной, прибитой подтаивающим, грязного цвета снежком, зарослях сорных, жестоко-аллергенных диких трав. В поисках съестного рылись в помойках и мусорках, с наступлением темноты пугали и кошмарили возвращающихся с барщины и податных работ местных жителей, хватая их за подолы юбок и полы пальто, а иногда и покусывая натруженные, жилистые рабоче-крестьянские икры и голени.
Имея задачу агитировать от двери к двери, Ронька, приступая к этой работе по-военному, составил план освоения участка. По неопытности план был составлен стратегически неверно, по формуле, которую можно было бы обозначить по-народному, как задом да наоборот. Сначала, по свежей физической форме, начать с самого трудного и обойти весь частник, после –хрущёвские пятиэтажки без лифта и на закуску, когда силы будут заканчиваться, ворваться в единственную на районе новостройку, коммерческую девятину с лифтом.
Продумывая этот план, Ронька наверняка знал только то, что обзванивать квартиры лучше начинать с верхних этажей, а не с нижних. Таким образом, срабатывал своеобразный психологический эффект вневременного присутствия, и жильцы верхних этажей охотнее открывали двери, чем замученные постоянными звонками всех на свете жильцы первых этажей, подъезды которых давным-давно превратились в проходные дворы и места вечернего разудалого отдыха в холодное время года местных молодых и не очень разночинцев и пролетариев.
Психология местных жителей и дороги частного сектора сразу же преподали Роньке урок суровой русской классики, повествующий о том, что дороги это наше тактическое оружие, а дураки – стратегическое. Дорог не было вообще, одна непролазная грязь, местами посыпанная золой. А дураки были представлены в ассортименте.
Дураки на удивление концентрировались в новых двух- и трёхэтажных домах, облицованных красивым красным керамическим кирпичом и натуральным камнем. В этих огромных хоромах жили, как правило, небольшие семьи: муж намного старше жены, жена намного младше мужа, лысый одинокий котик, бойцовая собака и LAND CRUISER чёрного цвета. Эти импозантные мужи с коротенькими, толстенькими, волосатыми пальцами, мелкособственническими интересами и мелкоуголовными наклонностями не стеснялись и особо вызывающе из-за забора и под прикрытием бойцовых своих собак выкрикивали обидные слова и другие идиоматические выражения, размахивали разного цвета корочками, но во дворы для общения не запускали. Армейские берцы на ногах у Роньки очень часто имели желание наступить этим деятелям с головокружением от успехов в материально финансовых аферах без обхээсэсного времени на грудь за их недостойное поведение, и только Витя Цой, звучащий в наушниках, останавливал от этих эмоциональных девиаций. «Это просто такая страна, совершающая переход от одной формации к другой», – философски успокаивал себя Ронька.
В пятиэтажках рабочего посёлка, где в большинстве своём проживали работяги с местного градообразующего комбината, ситуация была не лучше. За это короткое время Ронька стал свидетелем нескольких пьяных групповых драк, поножовщины, пожара, устроенного заснувшим с сигой в руках наркоманом, поучаствовал в спасении начавшей неожиданно рожать молодой, но очень пьющей жительницы притона, несколько раз на него спускали собак, несколько раз вызывали участкового и наряд ППС. Но самые тяжёлые в моральном смысле моменты заключались в том, что через раз он попадал в общенческий, обволакивающий плен к заброшенным всеми, измученным жизнью, хроническими заболеваниями, одиночеством и требующим к себе внимания пенсионерам и пенсионеркам, которых было абсолютное большинство, и их рассказы о прошлой и настоящей жизни оптимизма не добавляли.
К моменту, когда он обошёл все пятиэтажки, Ронька еле волочил ноги и морально был выжат как лимон. Он отупел, из всех конструкций речи у него в голове крутилась только одна навязчивая, тысячи раз повторенная «здравствуйте, я представляю кандидата в депутаты…». Единственное, что имело некую положительную динамику, это ноги и их возможности – после десятков километров, намотанных по этажам, они стали ещё стройнее и выносливее, но и здесь уже начал ощущаться эффект перетренированности, известный всем спортсменам. И вот, наконец, Ронька зачистил весь участок, и осталась только одна-единственная вожделённая девятиэтажка с лифтом, на котором можно было легко и просто подняться на верхний этаж и затем совершенно спокойно обзванивать по порядку все двери и потихоньку спускаться вниз, дав, наконец, отдых натруженным ногам.
К этому моменту он был готов как никогда. Он без запинки тараторил удачно сложившийся от многочисленных повторений словесный спич обращения к избирателю и рассказ о кандидате и его неоспоримых достоинствах. Виртуозно заманивал в свои нейросети и вербовал адептов-сторонников. Практически безошибочно определял по виду дверей, что ожидать в смысле поведения и реакций на агитацию от жильцов. С шиком и даже лихостью, но, тем не менее, не без благородства, полюбовно расходился со встреченными им и пытавшимися спровоцировать скандал особо рьяными агитаторами конкурентов.
И вот настал этот день, он был прекрасен. Зима вступала в свои права. Светило солнышко, покалывала щеки лёгкая минусовая температура. Мороз и солнце чудесного дня как местечковая идиллия бренного мира разливалась, сверкала и подрагивала холодцом. Ронька шёл к девятине и решил, что сегодня он торопиться не будет, а спокойно, размеренно прогуляется: спешить некуда, остался последний дом.
По дороге Ронька встретил свою коллегу, кругленькую, чрезвычайно подвижную болтушку, почтальоншу Лидку, с которой познакомился в штабе у своего кандидата. Она тоже нуждалась материально – двух пацанов надо было чем-то кормить. Поэтому, пользуясь случаем, подрабатывала и, пользуясь безграничным доверием пенсионеров, без отрыва от своей почтальонской деятельности эффективно многостаночила, агитируя сразу за нескольких кандидатов.
Сегодня Лидка разносила пенсию и, сославшись на занятость в связи с этим, особо не задерживаясь, перекинувшись лишь несколькими словами, поспешила дальше своим путём, поинтересовавшись только, куда идёт Ронька и не знает ли он, когда точно начнут отдавать деньги за третью волну. Сказала, что тоже пойдёт в девятиэтажку разносить пенсию, но в конце дня.
Подойдя к первому подъезду, в дверях он столкнулся с постоянно сутулившейся как будто от неуверенности или стыда семейной парой среднего возраста, агитировавшей за одного из конкурентов. Ронька поздоровался с ними кивком головы, так как уже знал их, неоднократно пересекаясь с ними во время своей предвыборной одиссеи. Он не придал значения тому, что пара, как-то совсем согнувшись, с абсолютно красными лицами, быстро поспешая, но несколько бочком-бочком удалилась от девятиэтажки, не пойдя в следующий подъезд.
Войдя в новенький, приятно пахнущий свежим ремонтом подъезд, Ронька с удовольствием надавил на красно-пластиковую гладенькую кнопку лифта. Лифт ободряюще загудел, поехал вниз, пропищал приятным дискантом неуловимую мелодию и открылся. Ронька зашёл, нажал девятую кнопку, такую же приятную на ощупь, привалился спиной к стенке лифта, наслаждаясь ощущением небольшого перепада давления от бодро, как ракета «Восток», уносящая Гагарина ввысь на орбиту Земли, рванувшего вверх лифта. Он, улыбаясь самому себе, с блаженным видом подумал о том, как приятно и легко будет агитировать в этом новом, ещё не знающим настоящей посконно-сермяжной, коммунальной жизни доме с радостно-счастливыми новосёлами, ещё не имеющими родовых травм долгого, скученного сожительства, прокуренных подъездов, обшарпанных, с выбитыми замками дверей, и что в остальных подъездах тоже есть такой же, как ракета, лифт.
Выйдя на девятом этаже, Ронька смело подошёл к первой по ходу движения слева направо двери и уверенно нажал на кнопку звонка. Протяжный звонок прозвучал в чреве квартиры как иерихонская труба, густо и протяжно. Ронька по привычке выждал несколько мгновений и как всегда уже хотел дать сигнал номер два. Но после этой мхатовской паузы вдруг в глубине квартиры раздался душераздирающий оглушающий гром, похожий на те брутальные звуки, звучащие в историко-приключенческих кинокартинах, когда средневековый рыцарь, выбитый длинным копьём из седла на турнире в честь дамы сердца, со всего маху брякается с металлическим лязгом об землю. После первой сверхмощной звуковой волны прозвучала вторая – она была похожа на звук упавшего и покатившегося по асфальту эмалированного ведра и медного тазика для варки варенья одновременно, прокатились какие-то звеняще-стеклянные звуки разлетающихся бутылок и пузырьков с флаконами, самым громким образом упал табурет. После всей этой музыкально-симфонической какофонии рыцарь с неимоверным лязгом и скрежетанием своих доспехов, не имеющий возможности под их тяжестью встать самостоятельно без верного оруженосца Санчо Пансы, пополз к двери.
Лязг и скрежет медленно, но верно приближались и стали напоминать лязг и скрежет гусениц немецко-фашистских танков, идущих на наши окопы у разъезда Дубосеково.
Ронька оцепенел и не знал, что и подумать. В голове рисовались картины Сталинградской битвы и Курской дуги одновременно. Вдруг танк остановился и крикнул из-за двери: «Кто там?».
Ронька мысленно выдернул чеку из виртуальной гранаты, чётко зная, что побеждает только тот, кто атакует, и начал громким и уверенно-героическим, как боевой клич «урраа», голосом:
– Я представляю кандидата в депутаты…
– Б.ь, с.а, – раздалось из-за двери. – Чтоб вы все передохли, твари драные, с кандидатами своими дырявыми! Б.ь, человек без ног, сука, пятый раз, б.ь, ползёт, сука, к двери! Я, с.а, пенсию жду, уроды вы недоделанные, чтоб вы обосрались все жидким поносом, б.и!, Я вас, б.ь, на ху…
Остального Ронька уже не слышал. Он бежал вниз на своих стройных тренированных ногах, пытаясь вставить чеку от гранаты обратно – пригодится ещё, страна большая, а жизнь долгая, прекрасная и удивительная…
